Грач (лат.Corvus frugilegus) — широко распространённая в Евразии птица рода воронов. От серой вороны грач отличается окраской, от чёрной вороны — цветом клюва (у грача светлый) и формой тела, от ворона — размерами: ворон значительно крупнее. Чёрный цвет оперения позволяет птицам жить в более холодных условиях.
В северной части своих мест обитания грачи — перелётные птицы, в южной — оседлые. Гнездятся на деревьях большими колониями. Зимует часто в крупных населённых пунктах. Возле старых дорог на деревьях часто встречаются «грачёвники» — колониальные поселения, состоящие из десятков гнёзд, которые используются много лет. Весной грач прилетает весьма рано, ещё лежит снег на полях. Период прилёта в разных местообитаниях падает на период с февраля по апрель.
Грач в коротких цитатах
Грачи и вороны нос свой всегда держат против ветру.[1]
...дубовая роща без грачей кажется для меня пустынею и возбуждает точно такое же грустное чувство, как безлюдный город или давно покинутый дом, в котором не заметно никаких признаков жизни.[2]
— Михаил Загоскин, «Искуситель», 1838
Каждый день надо было раза два побывать в роще и осведомиться, как сидят на яйцах грачи; надо было послушать их докучных криков...[3]
...когда поезд двинулся и понесся по чернеющим распаханным полям с кучами гнилого навоза и чёрными грачами, разгуливающими по меже, хорошее, радостное и оживленное чувство пробудилось у него в душе...[4]
— Михаил Арцыбашев, «Куприян», 1902
Я вспомнил, как в детстве видел издыхающего грача. Он сидел под кустом бузины и тяжело дышал, то подымая, то вытягивая шею. Тогда было ненастное, плаксивое утро.[5]
Мы шли против солнца, впереди нас далеко слетали белые птицы ― это были грачи, блеск их черных крыльев на солнце давал нам впечатление белого цвета...[7]
...галки и грачи закракали перед дождём, вытягивая вперёд носы и надувая изо всей силы зобы, уселись на деревьях в самой серёдке, чтобы в грозу ветром не сдуло и не подбило куда-нибудь под изгородку...[8]
— Сергей Клычков, «Князь мира», 1927
...на многие вёрсты журавли протрубили в серебряную трубу, и после журавлиной трубы грачи сразу смолкли...[8]
«Грачи рано прилетели — к тёплой весне» (из газеты «Труд»). «Грачи рано прилетели — быть холодной весне» (из газеты «Сельская жизнь»).
— «Нарочно не придумаешь», № 16, 1975
...в поле на бреющем грач летал. Сел, зорко прошелся по борозде, наблюдая, как добрые мягкие руки апреля кропили меня землёй, тёплой и мягкой...[12]
— Александр Иличевский, «Матисс», 2006
Грач в публицистике и научно-популярной литературе
В первых числах апреля всё рушится, плывёт, курится па́ром. Поют жаворонки, расцветает мать-и-мачеха, грачи хлопотливо таскают на старые липы тяжёлые ветки, отламывая их на старых же полуразвалившихся вётлах.[11]
...нынешний тракт проходит тем же «путем селигерским», каким некогда шли к Новгороду татары, «посекая людей, яко траву». Над дорогой висел птичий грай ― на древних, ещё радищевских, может быть, берёзах чинили старые гнезда грачи. [13]
— Юрий Черниченко, «Ржаной хлеб», 1971
...ещё лягушка пинает лапкой своего дрыхнущего без задних ног супруга и говорит ему: «Я хочу, чтобы этой весной у нас родились восемьсот мальчиков и семьсот девочек», а это бесчувственное бревно поворачивается на другой бок и храпит пуще прежнего, еще дождевой червяк кряхтит и вылезает из земли навстречу голодному как зверь грачу, шепча про себя: «Уже ползу, ползу! И незачем так громко каркать!»...[14]
— Михаил Бару, «Записки понаехавшего», 2010
Грач в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
Пять дней не имѣли мы почти никаковой пищи; а бывшїе съ нами драгуны и казаки около двухъ недѣль едва имѣли случай въ сїе время два раза напитаться худымъ лошадинымъ мясомъ и молодыми грачами, коихъ въ кустарникахъ рѣчки Абуги нашли мы великое множество.[15]
— Николай Рычков, «Дневныя записки путешествїя...», 1771
Я помню у одного охотника ястреба шести осеней; это была чудная птица, брала все что ни попало, даже грачей...[16]
— Сергей Аксаков, «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах», 1855
Каждый день надо было раза два побывать в роще и осведомиться, как сидят на яйцах грачи; надо было послушать их докучных криков; надо было посмотреть, как развертываются листья на сиренях и как выпускают они сизые кисти будущих цветов; как поселяются зорьки и малиновки в смородинных и барбарисовых кустах...[3]
Мы шли против солнца, впереди нас далеко слетали белые птицы ― это были грачи, блеск их черных крыльев на солнце давал нам впечатление белого цвета: ну, вот совершенно белые, как бумага. Дальше этих птиц, далеко впереди, где мы еще надеялись наверстать свой охотничий день, сверкали какие-то огни, поднимаясь от земли и потухая в воздухе.[7]
Гулял, ― круг по полю. Грачи вот-вот отлетят. Необъятные стаи чёрными полосами крест-накрест перетягивают вечернее ясное небо. Устрашающий, воинственный грай заглушает моторы самолётов. И грустно его слушать. Которую осень слышу и каждый раз вспоминаю все отлёты птиц!..[10]
— Константин Федин, «Распахнуть все окна...» из дневников 1953-1955 гг., 1955
Грач в беллетристике и художественной прозе
Грач. Весна
Господский дом со всей усадьбою был расположен в близком расстоянии от большой дороги; с трех сторон окружали его дубовые рощи. <...> С наступлением весны налетало в них бесчисленное множество грачей, которых громкий и беспрерывный крик так сроднился с первыми и приятнейшими впечатлениями моей молодости, что и теперь дубовая роща без грачей кажется для меня пустынею и возбуждает точно такое же грустное чувство, как безлюдный город или давно покинутый дом, в котором не заметно никаких признаков жизни.[2]
— Михаил Загоскин, «Искуситель», 1838
Приложившись головой к подушке и скрестив на груди руки, Лаврецкий глядел на пробегавшие веером загоны полей, на медленно мелькавшие ракиты, на глупых ворон и грачей, с тупой подозрительностью взиравших боком на проезжавший экипаж...[17]
Так размышлял Аркадий… а пока он размышлял, весна брала свое. Всё кругом золотисто зеленело, всё широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка, всё — деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени ещё низких яровых хлебов, гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы в дымчатых её волнах.
Грачи прилетели и толпами уже закружились над русской пашней. Я выбрал самого солидного из них и начал с ним разговаривать. К сожалению, мне попался грач — резонёр и моралист, а потому беседа вышла скучная. Вот о чем мы беседовали: Я. — Говорят, что вы, грачи, живете очень долго. Вас, да еще щук, естествоиспытатели ставят образцом необыкновенного долголетия. Тебе сколько лет? Грач. — Мне 376 лет. Я. — Ого! Однако! Нечего сказать, пожил! На твоем месте, старче, я чёрт знает сколько статей накатал бы в «Русскую старину» и в «Исторический вестник»! Проживи я 376 лет, то воображаю, сколько бы написал я за это время рассказов, сцен, мелочишек! Сколько бы я перебрал гонорара! Что же ты, грач, сделал за всё это время? Грач. — Ничего, г. человек! Я только пил, ел, спал и размножался… Я. — Стыдись! Мне и стыдно и обидно за тебя, глупая птица! Прожил ты на свете 376 лет, а так же глуп, как и 300 лет тому назад! Прогресса ни на грош! Грач. — Ум дается, г. человек, не многолетием, а воспитанием и образованием. Возьмите вы Китай… Прожил он гораздо больше меня, а между тем остался таким же балбесом, каким был и 1000 лет тому назад.[18]
Мы говорим о книгах так, будто они — голоса самой жизни, тогда как они — только её слабое эхо. Сказки прелестны как сказки, они ароматны, как первоцвет после долгой зимы, и успокаивают, как голоса грачей, замирающие с закатом солнца. Но мы больше не пишем сказок. Мы изготавливаем «человеческие документы» и анатомируем души.
На большой проезжей дороге, ведущей от Кемпера к Чёрной горе, виднеются развалины старинного замка или дома с башнями, остроконечной кровлей и рвом, через который когда-то был перекинут подъёмный мост. Развалины окружены густой зелёной чащей, — видимо, остаток большого сада, спускающегося к пруду, давно уже успевшему превратиться в болото. Чаща эта — любимое местопребывание грачей, отчего и всё это место получило название «Грачиного гнезда».
Ещё в царствование Анны Бретонской, бывшей женою Людовика XII, в «Грачином гнезде» поселился старый французский дворянин, по фамилии Ла-Круа. Приехал он с женой и целой свитой слуг; а сколько навезли они всякого добра, — так это было даже удивительно!
Принялся Ла-Круа устраивать «Грачиное гнездо», — украшать замок, разводить сад… И как раз посереди сада посадил он ветку кипариса. <...>
До революции замок стоял в полном запустении, и только грачи несметными стаями летали и кружились над ним и криком своим нарушали безмолвие заглохшего сада, где кипарис не зеленел уже по-прежнему, и где на месте его торчал старый гнилой пень.
Якобинцы устроили было здесь свои собрания, но затем почему-то сожгли замок, и остались от «Грачиного гнезда» одни почерневшие стены да обгорелые стволы деревьев; даже сами грачи улетели.
Но от корней деревьев пошли новые побеги, на выжженных местах трава зазеленела ещё ярче, и в несколько лет заглохший сад разросся ещё гуще прежнего и скрыл в своей чаще обуглившиеся старые развалины, и грачи снова летают и кружатся над старым домом и наперерыв оглашают воздух своим криком, словно спеша перекричать друг друга.[19]
— Екатерина Балобанова, «Легенды о старинных замках Бретани», 1896
В городе и солдатчине он совершенно забыл деревню, и его не тянуло туда, но когда поезд двинулся и понесся по чернеющим распаханным полям с кучами гнилого навоза и черными грачами, разгуливающими по меже, хорошее, радостное и оживленное чувство пробудилось у него в душе, и он уже по целым часам глядел в окно вагона на бесконечные серые равнины... <...>
Сначала мимо тянулись железнодорожные пути, груды гнилых шпал, ржавых рельс и бесконечно длинные ряды товарных вагонов, между которыми, шипя, двигался взад и вперед рабочий паровоз и резко бряцал буферами. Потом пути стали реже и пустыннее и скоро слились в одну ровную, гладкую ленту, убегавшую вдаль к горизонту, а по сторонам пошли опять голые, то чёрные, то рыжие поля, с теми же грачами, гуляющими по пахоте, и сухим чернобыльником, уныло мотавшимся по меже.[4]
Капельмейстер оркестра качал вправо и влево седой кудлатой головою, а около него, точно откуда-то из бездны, подымался и качался безобразно-огромный гриф контрабаса. Я вспомнил, как в детстве видел издыхающего грача. Он сидел под кустом бузины и тяжело дышал, то подымая, то вытягивая шею. Тогда было ненастное, плаксивое утро. Чуть темнели вдали, выплывая из тумана, свежевспаханные поля, чуть золотели расцвеченные осенью деревья. И театральный зал был похож на это утро, а капельмейстер и гриф контрабаса ― на этого грача.[5]
Не разглядел поп Федот, как вдали просинило Дубну, как нахмурило за церковью паровые полосы и пустыри, не успел он перекреститься ― в один миг обхватило Михайлову избу! В воздухе как будто в изумлении всё остановилось, деревья перед окнами пригнулись покорно к земле, предчувствуя скорый ливень и ветер, вороны, галки и грачи закракали перед дождём, вытягивая вперёд носы и надувая изо всей силы зобы, уселись на деревьях в самой серёдке, чтобы в грозу ветром не сдуло и не подбило куда-нибудь под изгородку, а с дубенской поймы или же со Светлого болота, с которого ещё вода не сбежала, на многие вёрсты журавли протрубили в серебряную трубу, и после журавлиной трубы грачи сразу смолкли, и утки перестали полошиться и крякать на заводинах, и тетерева бурлыкать на вечернюю зорю с полос.[8]
— Сергей Клычков, «Князь мира», 1927
Дом Анфисы на отшибе. Сотни людей окружили его тугим кольцом. Охваченный потоком пламени, он горит с большой охотой, ярко. Метель с налету бьёт в пожар, пламя сердито плюет в буруны крутящегося снега плевками огня и дыма, снежный вихрь крутым столбом взвивается над пожарищем и, весь опаленный жаром, уносится вверх, в пургу. Начавшие гнездоваться грачи, разбуженные непогодью и содомом, срываются с гнёзд и с тревожным граем долго летают над селом.[20]
— Пошли! — Козуба нахлобучил шапку движением решительным и тяжелым. — Я, на случай, распоряжение дал в сушилке собраться. Там поговорим… Тебя как крестили, товарищ?
— Грач.
— Грач? — раздумчиво повторил Козуба. — Грач — птица весенняя. Хорошая у тебя кличка, товарищ!..[21]
— Сергей Мстиславский, «Грач ― птица весенняя», 1937
Вскоре Голицын приказал открыть огонь по крепости. Пугачёв подал команду, и крепость тотчас ответила из тридцати орудий. Всё кругом застонало. Галки и грачи сорвались с крепостных деревьев, тёмным облаком принялись кружиться над крепостью, оглашая воздух граем, затем скрылись за лесами.[22]
— Вячеслав Шишков, «Емельян Пугачев» (книга вторая, часть третья), 1945
Очнулся он от прохлады. Шла весенняя гроза. Толчками, свободно дышала грудь, будто из нее выдувало золу, сделалось сквозно и совсем свободно внутри. Весенняя гроза гналась за поездом, жала молний втыкались в крыши вагонов, пузыристый дождь омывал стекла. Впереди по-ребячьи бесшабашно кричал паровоз, в пристанционных скверах, мелькавших мимо, беззвучно кричали грачи, скворцы шевелили клювами.[23]
— Виктор Астафьев, «Пастух и пастушка. Современная пастораль», 1980-е
На ночном козырьке в полнолунье мне снилась собака, голый лес и поле озимых. Серебряная собака тащила в зубах мой сон ― мою кость, мой плуг кистепёрый: чем чернее бумага, тем шире поле. И в поле на бреющем грач летал. Сел, зорко прошелся по борозде, наблюдая, как добрые мягкие руки апреля кропили меня землёй, тёплой и мягкой: лоб, глаз светосилу, русский язык похорон, глинозёма сытную ласку.[12]
— Александр Иличевский, «Матисс», 2006
Грач в стихах
«Грачи прилетели» (А.Саврасов, 1871)
На деревне грачиные граи,
Бродит сонь, волокнится дымок;
У плотины, где мшистые сваи,
Нижет скатную зернь Солнопёк...[6]
— Николай Клюев, «В просинь вод загляделися ивы...», 1912
Ветла чернела. На вершине
Грачи топорщились слегка,
В долине неба синей-синей
Паслись, как овцы, облака.
— Николай Олейников, «Жук-антисемит» (Книжка с картинками для детей), 1935
Здесь когда-то грачи на берёзах горланили звонко,
Грязноватою пеной бежала на берег волна
И в Галерную гавань ползла дребезжащая конка
По Большому проспекту вдоль серых лачуг в три окна.[25]
— Всеволод Рождественский, «Новый порт», 1961
Люблю я воду. Ведь она живая!
Послушай, как грассирует ручей,
Когда, весною скорость развивая,
Он осуждает карканье грачей.[26]
— Илья Сельвинский, «Ода воде», 1966
Лист качается узорный В синей луже на воде. Ходит грач с грачихой чёрной В огороде, по гряде.
Осыпаясь, пожелтели
Солнца редкие лучи.
Улетают, улетели, улетели и грачи.[27]
— Елена Благинина, «Улетают, улетели...», 1968
Грач в песнях и кинематографе
Бабы, хныча, понемногу
Разошлись, а на дорогу
Послеталися грачи,
И чуть слышны трубачи...[28]
↑Ю. Д. Черниченко. Хлеб: Очерки. Повесть. — М.: Художественная литература, 1988 г.
↑Михаил Бару. «Записки понаехавшего». — М.: Гаятри/Livebook, 2010 г.
↑Н. Рычков. Дневныя записки путешествїя Капитана Николая Рычкова въ Киргисъ-Кайсацкой степѣ, 1771 году. Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академїи Наукъ, 1772 году
↑Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 5 томах. — М., «Правда», 1966 г., (библиотека “Огонек”), Том 5. — с. 311-424
↑И.С. Тургенев. Собрание сочинений. — М.: «Наука», 1954 г.
↑Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 5. (Рассказы. Юморески), 1886 г. — стр.74
↑Балобанова Е. В. Легенды о старинных замках Бретани. — СПб.: С.-Петербургская губернская типография, 1896 г.
↑ 12Шишков В. Я. «Угрюм-река», в двух томах. — Москва, «Художественная литература», 1987 г.
↑Мстиславский С. Д. Грач ― птица весенняя: Повесть о Н. Э. Баумане. Накануне: 1917 год. — М.: Правда, 1989 г. — 544 с.
↑Шишков В. Я.: Емельян Пугачев: Историческое повествование. — М.: Правда, 1985 г.
↑Астафьев В.П. Так хочется жить. Повести и рассказы. Москва, Книжная палата, 1996 г., «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1967-1989)
↑В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
↑В. Рождественский. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1985 г.
↑И. Сельвинский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Изд. второе. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
↑Елена Благинина. Осень спросим. — М.: Детская литература, 1969 г.
↑Савояровъ М. Н. «Трубачи» (постой в деревне): комическая песенка-сценка. — С.-Петербург, Петроград: изд. «Эвтерпа», 1911-1917 год.
↑Песня написана к очередному празднованию юбилея Москвы.
